Отработанная методика истребления «расово неполноценной части населения» применялась германским вермахтом не только по отношению к лицам еврейской национальности. Поэтому и множились очаги массовых захоронений на нашей многострадальной земле. После освобождения Беларуси от немецко-фашистских захватчиков, кроме Кальвинщины и Рыжавки, на территории Дзержинского района были вскрыты новые факты кровавых преступлений нацистских палачей.

Ярошовка

На одно из них, расположенное в лесном массиве недалеко от деревни Ярошовка, указали местные жители Ефросинья Семеновна Харлап и Михаил Иванович Нагибович. Из их показаний следовало, что в июле – августе 1941 года сюда периодически стали подъезжать крытые грузовые машины, до отказа набитые пленными. Судя по форме и знакам отличия, это были солдаты и офицеры Красной армии. Многие из них имели ранения, были истощены и едва передвигались. Их насильно угоняли вглубь леса. Затем оттуда раздавались автоматные очереди и предсмертные стоны людей.

Односельчане догадывались о том, что происходит вблизи их деревни, однако проверить эту версию никто не осмеливался. В один из дней, когда каратели уехали, Ефросинья Харлап отважилась сходить в лес. Пройдя около 100 метров по протоптанной дорожке, она вышла на небольшую поляну, где увидела страшную картину. Длинная траншея была чуть присыпана землей, под которой явно проступали тела убитых людей. Рядом виднелись следы крови, множество гильз и беспорядочно разбросанная одежда. Такую же картину подтвердил и Михаил Нагибович, который узнал о преступлении карателей со слов матери.

Для обследования этого трагического места в середине 1970-х годов была создана специальная комиссия, в которую вошли начальник отделения военкомата майор Петр Зяблицев, представитель райкома КПБ Надежда Мамнева, кавалер 3-х орденов Славы Иван Шмея, заведующий отделом культуры райисполкома Геннадий Костюк, председатель Дзержинского сельского Совета Валентина Луцевич. Вскрытие захоронения не производилось, но даже визуальный его осмотр давал представление о масштабах преступления.

В выявленной траншее размером 4,5 на 10 метров, по оценке комиссии, могли покоиться останки не менее 2000 человек. Находившиеся рядом несколько холмов, имевших явно искусственное происхождение, также свидетельствовали о том, что они являлись местами погребений. Поэтому установленная комиссией цифра погибших вполне может оказаться неокончательной и возрасти в несколько раз.

Тем более что существует вполне обоснованная версия, что оккупационные власти свозили в это уединенное место тела военнопленных, не перенесших муки плена в шталаге, расположенном на территории бывшего лесозавода в Дзержинске.

Кроме того, на станции Койданово, во время остановки эшелонов с советскими гражданами, которых везли с востока на принудительные работы в Германию, происходила чистка товарных вагонов. Специальные команды убирали из них тела погибших в пути узников, а также избавлялись от всех ослабленных и заболевших людей, чтобы затем отправить их для расправы в лесной массив возле деревни Ярошовка. Там нацисты пытались скрыть следы своих злодеяний.

Это скорбное место времен нацистской оккупации до сих таит в себе множество нераскрытых тайн. В официальных документах оно значится как воинское захоронение под номером 726. В 1975 году здесь были установлены гранитный памятник и металлическая ограда. В последние годы над этим мемориалом взяли шефство Дзержинское районное объединение профсоюзов, районный совет ветеранов и районный комитет ОО «БРСМ», которые организуют субботники по уборке и благоустройству прилегающих территорий.

Гричино

В конце июля 1972 года в центральной усадьбе колхоза «Октябрьская революция» в деревне Гричино началась прокладка водопровода. При проведении работ строители столкнулись с очередным трагическим по своей сути наследием оккупационного режима в нашем районе. После снятия небольшого слоя земли было вскрыто захоронение, в котором, по оценке государственной комиссии, созданной для установления факта злодеяний нацистских преступников, покоились останки расстрелянных людей в количестве не менее 1200–1500 человек. Полуистлевшая форма и обувь свидетельствовали о том, что жертвами зверского убийства стали советские солдаты и офицеры.

Из показаний свидетелей, жителей деревни Гричино Михаила Лойко, Анатолия Жигальского и Николая Апранича выяснилось, что в первые месяцы войны по старому Екатерининскому тракту со стороны Минска на запад конвоировались многочисленные колоны советских военнопленных. Заключенных размещали на ночь в бывшем коровнике на окраине деревни. Они спали прямо на навозе, оставшемся после животных. Рано утром всех выгоняли на построение.

По указанию немецкого офицера из строя выводили всех неблагонадежных, которых отбирали по расовой принадлежности и политическим убеждениям, а также раненых, больных и обессилевших узников. А затем их группами по 25–30 человек подводили к силосной яме и расстреливали. Остальных гнали дальше по этапу. При вскрытии места казни было установлено, что силосная яма размером 4х40 метров была полностью устлана человеческими останками.

Из воспоминаний Михаила Лойко: «Мне в то время было 15 лет. Вместе с другими жителями деревни меня заставляли убирать тела погибших военнопленных. Их было немало возле коровника. Видимо, красноармейцы пытались бежать ночью, но были убиты охраной. Мы складывали их штабелями в силосной яме, прикрывали оставшейся одеждой и присыпали небольшим слоем земли. Лично мне довелось быть свидетелем расстрела 30 человек, которых убили за курганом напротив деревни».

Позже была проведена эксгумация останков, которые перенесли из бывшей силосной ямы в братскую могилу и захоронили со всеми воинскими почестями рядом с могилой неизвестного красноармейца, погибшего в 1919 году в борьбе за советскую власть. На этом месте также установлен памятник.

Пока на нашей земле лилась кровь беззащитных жертв нацизма, сами исполнители кровавых злодеяний писали домой письма, полные цинизма и бахвальства. Ведь перед отправкой на восточный фронт, им вдалбливали в головы: «Уничтожь в себе жалость и сострадание – убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик…» И, судя по рассуждениям, оставленным в таких посланиях, эти тупые исполнители воли фюрера так и поступали.

Из письма унтер-офицера Мартина Бергеда своему брату Герберту, проживавшему в городе Галле (Германия): «Присутствовал ли ты при массовых расстрелах? Это все-таки должно быть ужасно. Но как иначе поступать с этими мерзавцами? Самое простое, заставить их вырыть себе могилы и затем – выстрел в затылок. Тогда, по крайней мере, эта шайка не будет пожирать наш хлеб…»

Из письма солдата 261-го полка 113-й немецкой пехотной дивизии Рудольфа Хоппе, который добровольцем попросился на восточный фронт. Ему тогда только исполнилось18 лет: «В течение трех лет я состоял членом организации гитлеровской молодежи. Нас усиленно обучали военному делу, каждый день муштровали. Часто к нам приезжали эсэсовцы, побывавшие на фронтах в оккупированных странах. Они говорили, что Гитлер поставил перед германской армией задачу истребить все славянские народы и подчинить Германии весь мир. Эсэсовцы рассказывали о своих похождениях на войне, о массовых расстрелах. Нам внушали, что жестокость является высшим качеством солдата. Эсэсовцы поучали нас, как надо усмирять и подавлять непокорных жителей захваченных стран. Все они твердили одно: надо научиться убивать безжалостно, спокойно и хладнокровно».

«Да, действительно, вначале было немного страшно убивать людей, особенно безоружных женщин и детей, но человек с характером скоро привыкает и потом делает это уже не только по обязанности, а с истинным наслаждением».

Но уже через год риторика таких писем с фронта изменилась до неузнаваемости. Вместо бравады в них звучали страх и отчаяние перед надвигающейся расплатой за содеянное.